Неточные совпадения
Он иногда читает Оле
Нравоучительный роман,
В котором
автор знает боле
Природу, чем Шатобриан,
А между тем две, три
страницы(Пустые бредни, небылицы,
Опасные для сердца дев)
Он пропускает, покраснев,
Уединясь от всех далеко,
Они над шахматной доской,
На стол облокотясь, порой
Сидят, задумавшись глубоко,
И Ленский пешкою ладью
Берет в рассеянье свою.
На тебя нельзя положиться, что ты с первых
страниц можешь различить, будет ли содержание повести стоить того, чтобы прочесть ее, у тебя плохое чутье, оно нуждается в пособии, а пособий этих два: или имя
автора, или эффектность манеры.
— «Давно мы не приступали к нашему фельетону с таким удовольствием, как делаем это в настоящем случае, и удовольствие это, признаемся, в нас возбуждено не переводными стихотворениями с венгерского, в которых, между прочим, попадаются рифмы вроде «фимиам с вам»; не повестью госпожи Д…, которая хотя и принадлежит легкому дамскому перу, но отличается такою тяжеловесностью, что мы еще не встречали ни одного человека, у которого достало бы силы дочитать ее до конца; наконец, не учеными изысканиями г. Сладкопевцова «О римских когортах», от которых чувствовать удовольствие и оценить их по достоинству предоставляем специалистам; нас же, напротив, неприятно поразили в них опечатки, попадающиеся
на каждой
странице и дающие нам право обвинить
автора за небрежность в издании своих сочинений (в незнании грамматики мы не смеем его подозревать, хотя имеем
на то некоторое право)…»
Ведь, кажется, можно было написать хорошую «вещицу» и для этой толпы, о которой
автор мог и не думать, но это только казалось, а в действительности получалось совсем не то: еще ни одно выдающееся произведение не появлялось
на страницах изданий таких Иванов Иванычей, как причудливая орхидея не появится где-нибудь около забора.
Автор не может пройти мимоходом даже какого-нибудь барона фон-Лангвагена, не играющего никакой роли в романе; и о бароне напишет он целую прекрасную
страницу, и написал бы две и четыре, если бы не успел исчерпать его
на одной.
У таких
авторов каждая
страница бьет
на то, чтобы вразумить читателя, и много нужно недогадливости, чтобы не понять их…
В этом отношении лучшая оценка «Былей и небылиц» сделана самим
автором: «Когда начинаю писать их, — говорит он, — обыкновенно мне кажется, что я короток умом и мыслями, а потом, слово к слову приставляя, мало-помалу строки наполняю; иногда самому мне невдогад, как
страница написана, и очутится
на бумаге мысль кратко-длинная, да еще с таким хвостом, что умные люди в ней изыскивают тонкомыслие, глубокомыслие, густомыслие и полномыслие; но, с позволения сказать, все сие в собственных умах их, а не в моих строках кроется».
Видно, что
автор дорожил всем, что только сохранила его память: много
страниц посвящает он описанию кормежек лошадей и ночевок в дороге;
на многих
страницах изображает свои удочки и уженье, свое засыпание и пробуждение, свои книжки, свои болезни и пр..
Таким простодушно-правдивым характером отличаются все записки о детских годах Багрова, и мы ни
на одной
странице их не нашли, чтобы
автор их усиливался возвысить какою-нибудь художественною прибавкою простую правду своих воспоминаний.
Я воспользовался первой маленькой паузой, чтобы задать тот чисто литературный вопрос, с каким ехал еще из Москвы. В романе «
Страница романа», как читатель припомнит, кроме длиннот и повторений в описаниях Парижа, есть еще одна странная черта для такого даровитого и сильного писателя, как Золя. Это личность доктора Деберля. В начале вы думаете, что
автор сделает из него если не тип, то своеобразный характер. Но ожидание не оправдывается. Я и указал
на такое противоречие самому Золя.
Несмотря
на эту оговорку, предчувствую, что грозное ополчение девушек поднимется
на меня войной, копьями своих булавок исковыряет эту печатную
страницу и везде встретит меня криком: «Неправда! неправда! Стыд
автору! Смерть политическая его сочинению!»
Все эти похождения первых годов вдовства Дарьи Николаевны не представляют не только ни малейшего вымысла, но и ни малейших прикрас
автора. Все это занесено
на страницы подлинных о ней дел, производившихся в тогдашней московской полицеймейстерской канцелярии, и, быть может, до сих пора дела эти хранятся в московских архивах.